Том 3. Человек-амфибия - Страница 92

К оглавлению

92

Прошло несколько томительных минут. Ванюшка волновался все более. Но вот девушка стала оживать. Исчезла бледность лица, дрогнули веки. Она почти сознательно взглянула в лицо Ванюшки и едва заметно улыбнулась. Ванюшка пришел в восторг.

– Фывы? – спросил он. Это должно означать «живы».

Но девушка не поняла его. Может быть, подводные люди говорят на особом языке.

– Как вы сюда попали, фут возьми? – задал Ванюшка второй вопрос.

– Это мне нравится! – ответила девушка насмешливо и тут же закашлялась. – Маленькая… прогулка… на дно…

Взволнованный Ванюшка картавил больше обыкновенного.

– Я в пеффере вас видел, давно, а теперь вы тут. Вот я и удивляюсь, как вы… опять здесь… сюда попали…

– Бррр… Гррр… Апчхи!.. Аленка, ты жива? – послышался голос мужчины, пришедшего в себя.

«Аленка! Елена! Так вот, значит, как ее зовут! – подумал Ванюшка. – Лена, Леночка. А тот называет ее Аленка. Кто он ей? Отец, должно быть. А может быть, муж?..» – и в сердце Ванюшки вонзилась игла. Неприятное, незнакомое, болезненное чувство. Он еще не знал, что это – ревность.

– А вы, Борис Григорьевич? – спрашивает девушка.

«Борис Григорьевич, вы… Кто же он? Отец?..» – мучительно пытается разгадать Ванюшка.

– А я хотел пустить пузыри, – отвечал Борис Григорьевич, – да вот сей почтенный старец начал на мне играть, как на гармошке, пришлось опять начать эту музыку. – Борис Григорьевич приподнялся, уселся на полу, упершись руками, и, подняв голову вверх, спросил: – Кому мы обязаны нашим неожиданным спасением?

Конобеев крякнул. Один только Ванюшка понимал смысл этого неопределенного междометия: хорошо, мол, спасение, если я сам едва не утопил вас!

– Я вижу, – продолжал Борис Григорьевич, не дождавшись ответа, – перед собою, очевидно, водолазов, хотя вы больше похожи на новую, черноносую породу людей, которые, наверное, произошли от морской сырости.

Аленка рассмеялась, а Ванюшка начал подозрительно быстро снимать свой каучуковый нос.

– Где мы находимся? Который теперь час? – продолжал Борис Григорьевич. – Что стало с нашим лодочником и моими инструментами?

– Находитесь вы под водой, – ответил Ванюшка за Конобеева, к которому был обращен вопрос, – в подводной сторожке подводного совхоза; час теперь девятый, лодочник ваш удрал, бросив вас утопать, и теперь, наверное, уже сушится на берегу – он плавает, как рыба, – а инструменты ваши, наверное, лежат на дне морском рядом с нашей сторожкой. Мы подберем их, высушим и предоставим вам в полной исправности. А носы у нас, между прочим, как и у вас.

– Подводный совхоз? Это великолепно! – вскричал Борис Григорьевич, вскакивая с пола. Он оказался очень высоким мужчиной, под стать Конобееву, лысый, с черными, коротко подстриженными усами и черными бровями. Остатки волос на висках были совершенно седые. – Мы давно уже слышали о подводном совхозе; еще в прошлогоднюю экспедицию здесь уже поговаривали о нем, а в этом году мы непременно хотели познакомиться с этим чудом природы. И вот, как говорится, не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Позвольте представиться: член Академии наук, профессор Борис Григорьевич Масютин. А эта сидящая на полу девица, виновница всего происшествия, – Елена Петровна Пулкова – родная дочь Пулковской обсерватории, попросту Аленка, аспирантка, от слова «аспире» – «дуть, веять, стремиться». Самое стремительное и легкомысленное существо в мире.

Аленка поднялась с пола, оправила мокрое платье и подала руку Ванюшке и Конобееву.

– Макар Иванович Конобеев, Иван Иванович Топорков. Служащие подводного совхоза. Очень приятно познакомиться, – сказал Ванюшка, крепко сжимая руку Масютина и еще крепче – Аленки. – Вас попросту зовут Аленка, а меня Ванюшка. Вот и очень хорошо. Позвольте просушить ваше платье. – Ванюшка пустил струю горячего воздуха.

– Я вижу, у вас тут все электрифицировано. Молодцы! Подходи, Аленка, сушись первая. Если я начну сушиться, то ваш аппарат непременно испортится.

– Тут двоим места хватит, становитесь, Борис Григорьевич, – пригласила девушка.

– Мне, понимаете, удивительно не везет, – продолжал Масютин, с удовольствием поворачиваясь то одним, то другим боком перед теплой струей воздуха. – Терпеть не могу путешествовать. То ли дело сидеть у себя в кабинете на Морской. Я люблю ночью работать. Все спят. Тихо. Самоварчик ворчит – у меня такой маленький есть, – папиросы покуриваешь. И никаких тебе происшествий. Я домосед. И, несмотря на это, только и делаю, что путешествую.

– Потому что вы любите это, – сказала Елена Петровна.

– Я! Люблю? Путешествовать? Терпеть не могу. Ненавижу! Я не выношу путешествия, как такового. Но я люблю, это правда, извлекать из-под земли разные полезные ископаемые, редкие металлы и прочее такое. Я, видите ли, химик, геолог, физик. Геолог и химик преимущественно. Для меня нет большего удовольствия, как вытащить откуда-нибудь из-под земли за ушко да на солнышко какую-нибудь урановую смолку, апатит, сланец. Но если бы все это можно было вытащить из ящика письменного стола, я с места никуда бы не сдвинулся. Ты уже суха, Аленка? Женщины одеваются легче. А я еще подсушусь…

Глава 22
Друзья – враги

Поворачиваясь перед аппаратом, Борис Григорьевич продолжал:

– Химики – народ особенный. Вы думаете, химия наука? Нет, химия – это миросозерцание. Я вижу все совсем иначе, чем вы. Вы видите, например, охру и говорите, что это желтая краска, та самая, которой натирают паркетные полы. А для меня это железо, сгоревшее в огне кислородного горения. Вы не замечаете, что весь мир объят страшным пожаром кислородного горения, – а я вижу этот страшный неугасимый пожар. Вы ходите по глине, и для вас она только глина А для меня это алюминий, сгоревший в огне кислородного горения, окислившийся, что одно и то же. Если бы не кислород, вы ходили бы не по глине, а по горам алюминия. И нам пришлось бы и горшки и печки делать из чистейшего алюминия. Да, все металлы, все почти элементы мира сгорают в огне кислорода. И мы также сгораем. Вы говорите – старость, а я говорю – горение. Вы говорите – человек умер, я говорю – сгорел.

92